Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР - Алексей Конаков

начала пятидесятых годов отстаиваемую известным геологом Николаем Кудрявцевым[99] и очень популярную в СССР.

Но хотя многие считают, что «выход в космос казался логическим завершением процесса освобождения и логическим началом периода свободы»[100], в действительности он являлся триумфом не столько хрущевской публичной политики, сколько сталинской военной программы. Исторический пуск 4 октября 1957 года позиционировался как выполнение исследовательских проектов в рамках Международного геофизического года, однако сама ракета-носитель «Спутник» была создана на основе межконтинентальной баллистическойракеты Р-7, предназначенной для доставки ядерного заряда в случае вооруженного конфликта с США, – собственно, с точки зрения профессионалов вся романтика «покорения звезд» являлась не целью, но побочным эффектом решения конкретных оборонных задач.

И словно бы нащупывая темную связь космоса с потребностями военно-промышленного комплекса (ВПК), советский дискурс о «невероятном» порождает целый ряд новых гипотез, использующих темы взрыва и гибели.

Прежде всего, довольно неожиданным образом оживает вроде бы дезавуированная теория Казанцева об атомном взрыве над Тунгуской. В 1958 году экспедиция Академии наук, возглавляемая геохимиком Кириллом Флоренским, исследует место падения метеорита и приходит к выводу, что взрыв действительно произошел в воздухе[101]. Это полностью расходится с официальной точкой зрения, до сих пор отстаиваемой Фесенковым и Криновым, и позволяет Казанцеву с Зигелем перехватить инициативу в дискуссии. В 1958 году Казанцев публикует в «Юном технике» статью «Поиски продолжаются»[102]; чуть позже Зигель печатает обзор «Неразгаданная тайна» в журнале «Знание – сила»[103]. Данные тексты интересны не только тем, что в них защищается давняя идея о крушении инопланетного корабля с атомным двигателем (Казанцев: «Я не отказываюсь от “марсианской” гипотезы»[104]; Зигель: «Гипотеза А. П. Казанцева является единственной правдоподобной, объясняющей отсутствие метеоритного кратера и взрыв космического тела в воздухе»[105]), но и другими метафорами милитантности.

Казанцев и Зигель вспоминают известную теорию о гипотетической планете Фаэтон, будто бы существовавшей между Марсом и Юпитером и по каким-то причинам взорвавшейся (как тогда считалось, ее осколки составили пояс астероидов): «Может быть, причины, приведшие к взрыву Фаэтона, имеют нечто общее со взрывом Тунгусского метеорита?»[106]. Но если Зигель предполагает, что виной гибели планеты была ядерная реакция[107], то Казанцев пишет о возможном падении на Фаэтон глыбы антивещества – и снова соединяет это с Тунгусской катастрофой: «Думая об антивеществе, я отнюдь не отказываюсь от своей гипотезы о взрыве космического корабля. Вовсе нет! Из антивещества могли состоять и неведомый межпланетный корабль с чужой звезды, и сами звездные пришельцы…»[108]. Идея двух (анти)миров, неизбежно гибнущих при столкновении, так же как идея разорванной атомным взрывом планеты, фиксируют один из главных неврозов пятидесятых: мысль о взаимном уничтожении СССР и США в случае атомного конфликта. Несколькими годами позже Казанцев и Зигель начнут активно рассуждать о тектитах – загадочных стекловидных образованиях, обнаруживаемых в местах падения метеоритов. Проливая свет на «политическое бессознательное» эпохи, Казанцев сравнивает тектиты со стекловидным шлаком, образующимся при атомном взрыве, и предлагает считать их осколками Фаэтона, погибшего в результате ядерной войны: «Цивилизация фаэтов могла проходить ту же кризисную стадию развития, которую сейчас проходит человечество, овладев ядерной энергией. Там тоже могли быть свои даллесы и эйзенхауэры, форрестолы и аденауэры, свои атомные генералы, свои безумные поджигатели ядерной войны… И вот миллион лет назад, после взрыва во время безумной войны на Фаэтоне одной из сверхбомб взорвались все океаны планеты… Тогда и упали на Землю долетевшие до нее осколки ее атомных шлаков – тектиты…»[109]. Зигель же в очередном популярном обзоре будет сочувственно пересказывать теорию астронома Уильяма Кэссиди о том, что «Фаэтон имел стеклянную оболочку, которая, расколовшись при его распаде, образовала тектиты»[110], – и образ хрупкой, в буквальном смысле слова стеклянной планеты, готовой вот-вот разбиться на тысячи частей, кажется даже более убедительным и жутким, чем любые военные кошмары, живописуемые Казанцевым.

В конце пятидесятых к созданию дискурса о «невероятном» присоединяются не только писатели-фантасты (вроде Казанцева), популяризаторы (вроде Зигеля) и эксцентричные старые профессора (вроде Тихова), но и новое поколение астрофизиков. В 1958 году доктор наук, астрофизик Иосиф Шкловский делает в Государственном астрономическом институте имени П. К. Штернберга (ГАИШ) доклад, объясняющий вымирание динозавров. Согласно Шкловскому, причиной была вспышка сверхновой звезды, произошедшая недалеко от Солнца. Гипотеза вызывает огромный интерес («Астрономы старшего и среднего поколений помнят переполненный зал ГАИШ, когда Иосиф Самуилович докладывал об этой гипотезе. Люди стояли в проходах, в дверях, в фойе конференц-зала»[111]), но показательно, что вроде бы сугубо академический вопрос о частоте вспышек сверхновых и об интенсивности жесткого излучения считывается присутствующими как метафора возможной гибели человечества и закономерно приводит к обсуждению атомной войны: «Были продемонстрированы фотографии и другие материалы, убедительно свидетельствующие о пагубном влиянии интенсивного жесткого излучения на наследственность живых организмов, в том числе человека. В связи с этим прозвучали и предостережения против испытания и применения ядерного оружия»[112].

В начале 1959 года тот же Шкловский выдвигает другую, еще более экстравагантную гипотезу, – о которой рассказывает в интервью газете «Комсомольская правда»; астрофизика заинтересовала очень странная траектория движения Фобоса, одного из спутников Марса:

Изменения в характере движения Фобоса так велики, что мы можем уверенно сказать: мы присутствуем при медленной агонии небесного тела. Ведь приблизительно через 15 миллионов лет Фобос должен будет упасть на Марс. В астрономических масштабах это весьма и весьма малый срок. <…> Проанализировав и отвергнув все мыслимые причины торможения Фобоса, я пришел к следующему выводу. Вероятно, именно торможение верхних, чрезвычайно разреженных слоев атмосферы играет здесь решающую роль. Но для того чтобы это торможение оказалось столь значительным, Фобос должен иметь очень малую массу, а значит, и среднюю плотность, примерно в тысячу раз меньшую плотности воды. И есть только один способ сочетать требования твердости, неизменности формы Фобоса и его крайне незначительной средней плотности. Надо предположить, что Фобос полый, пустой внутри – нечто вроде консервной банки, из которой вынули содержимое. Ну а может быть естественное космическое тело полым? Нет и нет! Следовательно, Фобос имеет искусственное происхождение. Другими словами, Фобос является искусственным спутником Марса. Странности в свойствах Деймоса, хотя и менее разительные, чем у Фобоса, позволяют высказать предположение, что и он имеет искусственное происхождение[113].

Удивительная теория Шкловского явно рождается из стихии советского «космического энтузиазма»; уже современники подозревали, что идея искусственных спутников Марса прямо вдохновлена реальными пусками искусственных спутников Земли[114] (в 1959 году успешно запущен уже третий советский ИСЗ). Однако общий оптимизм оттеняется смутной тревогой